Рядовой семейного фронта
Название: "Ненавижу темноту" (в оригинале "Hate the Dark")
Пейринг: Старскрим/Оптимус Прайм
Вселенная: G1
Автор: nkfloofiepoof. Перевод: firrior Вычитка: Мечтательный Дракон
Рейтинг: R
Предупреждение: агнст
Комментарий: перевод непрофессиональный, 2-3% текста утеряно в творческих муках. Разрешение у автора получено. Оригинал www.fanfiction.net/s/3843690
читать дальшеЧасть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]
===========================================
– Ты ведь ничего не помнишь?
Этот вопрос все еще ставил меня в тупик, даже через несколько земных часов после того, как был задан. Как ни печально, но в моей памяти был провал – с того момента, как меня атаковали и до пробуждения несколько часов назад. Мне хотелось думать, что пустота в блоках памяти вызвана неотступающей болью и чувством отстраненности от самого себя, но боль постепенно уходила, а память все не возвращалась. Кажется, это было безнадежно.
Он был в перезарядке, – слева от меня, у противоположной стены, но я не мог перевести на него взгляд – ведь это означало увидеть изуродованную левую половину собственного корпуса. К сожалению, здесь было больше не на что смотреть, кроме него и того места, где когда-то были моя левая рука и нога. Мы находились в пещере – темный, ржаво-красный цвет напоминал мне о Френзи. Крошечная точка света в ста метрах от нас, обозначавшая вход в пещеру, была единственным просветом среди тусклых теней. По-видимому, мы были здесь... очень долго. Вспоминая то, что, как мне сказали, я потерял, я не мог справиться с дрожью...
Если бы я поверил в то, что он мне говорил – по правде говоря, у меня не было особого выбора, – то прошло более двадцати земных лет после того, как на меня напали во время коронации на Кибертроне. Я не знаю точно, кто это был – но кто бы это мог быть, кроме Мегатрона? Однако нападавший выглядел совсем по-другому, а жизнь Мегатрона висела на волоске, когда я вышвырнул его из Астротрейна. Я могу только догадываться о том, что с ним случилось, и почему он выжил. Все произошло слишком быстро, я не особо запомнил, как выглядел нападавший, но лицо у него было как у Мегатрона.
Больше я не помню ничего. Все, что я знаю – то, что мне рассказали. Мегатрону не удалось разорвать меня на кусочки, но он оторвал мне левую руку, крыло и ногу, и еще порядочный кусок корпуса с левой стороны. Похоже, что я ушел в режим аварийного энергосбережения, чтобы сохранить жизнь – видимо, поэтому я и не помню, чем закончилось то нападение. Неудивительно, что никто не обратил внимания, что я еще не умер и не обеспокоился тем, чтобы помочь мне – в конце концов, мы, десептиконы, эгоисты. Мы похожи на стаю земных волков: следуем за сильнейшим, безжалостны к ослабевшим, и сделаем что угодно, чтобы забраться повыше. И мне это, правда, нравится. Это делает жизнь соревнованием. Но я никогда не думал, что Мегатрон так упрямо откажется умирать и все же помешает мне занять его место. Даже парализованный и брошенный на произвол судьбы, он все равно вернулся и втоптал меня туда, где я нахожусь сейчас.
В конце концов, я заставил себя посмотреть вниз, еще раз оценивая весьма непрофессиональный ремонт своей все еще раскрытой ходовой части. Видимо, принимая во внимание ситуацию, это лучшее, что он мог сделать, но я все равно думаю, что он должен был бы быть опытнее по части ремонта. Привычка полагаться на Рэтчета и Уилджека в этих вопросах притупила его навыки, если они когда-то были.
Учитывая то, как глубоко распространились повреждения, мне невероятно повезло, что лицо осталось целым. Левого воздухозаборника на груди не было, и кабина была расчерчена трещинами. Ниже левого плеча не было ничего. И даже мне пришлось признать, что он выполнил впечатляющую работу по отключению болевых рецепторов. Теперь я испытывал всего лишь тупую боль, и я был благодарен за это – хотя никогда не сказал бы "спасибо" вслух, особенно ему.
Он тоже был в плохой форме после всего этого – красная рама треснула, ветровик разбит, одна антенна выгнулась назад, и я подозревал, что у него работает лишь половина оптики, но это сложно сказать наверняка в темной пещере.
Пещера... Ни я, ни он не знали, где именно в галактике она находится. Как он сказал, пять лет назад мы совершили здесь аварийную посадку на разбитом корабле, том же самом, на котором мы сбежали с Кибертрона. Спасательные шлюпки не рассчитаны на такое длительное использование, так что удивительно, что она вообще выдержала столько, несмотря на то, что пассажиров было лишь двое.
Мысль о том, что Кибертрона больше нет, все еще ужасала. Я не смог бы поверить в причудливую историю, которую он мне рассказал, но... Автоботы никогда не лгут, а он в особенности. Как бы сомнительно это ни звучало, но это должно быть правдой. Планета, которая пожирала другие планеты... кажется, он называл ее Юникроном. Кибертрон стал его последней жертвой – планета, на которой мы с Мегатроном сражались последние миллионы лет, чтобы возродить ее былую славу; планета, которой я мечтал править, исчезла, была стерта с лица галактики. Когда я наконец-то понял и смирился с этим, я перестал отказываться от ремонта. Во всем этом... просто больше не было смысла.
По сути, больше ни в чем не было смысла. Почему он все еще пытался отремонтировать меня при помощи того, что было, почему он продолжал сидеть здесь и отказывался умирать вместе с нашей планетой?.. Я не мог понять. Надежда – это не то, к чему привыкли десептиконы даже в лучших обстоятельствах, да и на что было надеяться? Что в галактике остались другие выжившие? А он хотя бы понимал, насколько велика галактика? В чем смысл полагаться на что-то столь хрупкое и неуловимое, как надежда?
Я хотел задать ему эти вопросы до того, но он сидел, ничего не сознавая. Он провалился в обессиленную перезарядку почти сразу после того, как объяснил мне, что я пропустил за последние десятилетия. После разрушения Кибертрона я пропустил не так уж и много. Он нашел мой корпус во время паники на Кибертроне. Когда напал Юникрон, он был вдали от других автоботов. Он взял спасательную капсулу, чтобы улететь с моим корпусом, и попробовал следовать за эвакуирующимися кораблями, когда Кибертрон пропал в недрах Юникрона, но Юникрон попытался поглотить и нас, и другие корабли. В то время он думал лишь о том, как спастись, так что он не узнал, проглочены ли были остальные корабли, или им удалось улететь. Изначально он держал курс на Землю, но потом, подозреваю, у него началась паранойя – он стал опасаться, что Юникрон последует за нами и поглотит Землю. Так что мы срывались то на одно, то на другое место в Галактике, до тех пор, пока он окончательно не убедился, что за нами не следуют, а потом... ну, достаточно сказать, что мы заблудились. Этот корабль предназначался для эвакуации на небольшие расстояния, а не для межзвездных путешествий. На нем отсутствовали надежные звездные карты, так что не было никаких предположений, где именно в галактике мы находимся, или как далеко мы от Земли, или любой знакомой планеты с известной цивилизацией.
Во время нашего бегства, он делал, что мог для того, чтобы поддерживать мое состояние стабильным, хоть и не мог починить меня. Он сказал, что я то приходил в сознание, то терял его, на протяжении долгих лет он заботился обо мне, вот почему он спросил меня таким обвиняющим тоном: "Ты ведь ничего не помнишь?".
Хорошо, возможно я преувеличил насчет обвинения, но он точно казался весьма обиженным, что я не помню, как он боролся за мою жизнь. Я бы тоже обиделся, если бы я провел больше двадцати лет в заботах о сломанном корпусе своего злейшего врага, и все это только затем, чтобы он попробовал выцарапать мою оптику, когда, наконец, очнулся, и начал меня ругать.
Скайварп всегда говорил, что мне нужно пересмотреть свои взгляды на жизнь.
– Тебе нужен отдых, – прошуршал его голос слева, отвлекая меня от раздумий.
– Я спал достаточно, Прайм. – Ответил я не глядя. Я слышал, как он встал, и слишком медленно подошел ко мне, он едва передвигал ноги от истощения, даже несмотря на несколько часов зарядки. Он присел на колени рядом со мной – немного неуклюже, мне пришлось бороться с порывом отдернуться от него. Тот Оптимус Прайм, с которым я сражался так долго, никогда не показал бы подобную слабость – даже такой наполовину функционирующей куче шлака, как я. Но я все равно сжался, когда он отодвинул меня от стены в сторону, придерживая меня рукой поперек груди, чтобы посмотреть, что случилось с левой частью моей спины. Я ненавидел себя за это – но не мог не цепляться за его руку уцелевшей рукой, это движение накрыло меня волной головокружения, и я боялся упасть. Он пробормотал извинения, но продолжил осмотр, тыкая в разорванные куски рамы и треснувшие обрубки на месте крыльев.
– Омертвение снова остановилось, – сказал Прайм, отломив хрупкий осколок, который рассыпался как пыль в его руке. Это было то, что раньше называлось моим вторым крылом – странный... гниющий стержень в ране, нанесенной Мегатроном. Прайм боролся с этим добрую часть первых десяти лет, которые мы убегали от Юникрона, и, похоже, тогда от моего корпуса оставалось больше, чем сейчас. Кромки недостающих частей моего корпуса превратились в прах, и коррозия медленно распространялось, пытаясь превратить меня в пыль. Она прошла через всю спину, чтобы поглотить и правое крыло, пока он не остановил ее. Я не знаю, как – он не говорил мне, и это не было важно.
– Снова? – спросил я, наконец посмотрев на него. Мое подозрение оказалось верным – его левый оптический элемент был темным, неработающим. Он не выглядела треснувшим или сломанным, так что оставалось предположить, что это было внутреннее повреждение.
– Это снова пыталось начаться несколько дней назад, – сказал он, и уложил меня обратно. – Я должен задержать это до того, как оно сильно повредит тебя. Я скорчился, когда почувствовал его пальцы, ощупывающие мои беззащитные системы, хоть и знал, что это просто проверка, и я в безопасности. Я все равно с трудом выносил это ощущение, и я ударил его здоровой рукой, когда почувствовал, что он подбирается к моей кабине ближе, чем это меня бы устроило. Помогло бы это или нет, но я не хотел, чтобы он так приближался к камере искры. Он ничего не сказал, хоть ему и пришлось поддержать меня, чтобы я не упал – потому что движение выбило меня из равновесия и вызвало новый приступ головокружения.
Как только я снова смог нормально видеть и был удовлетворен тем, что он держал руки при себе, кроме тех случаев, когда это было действительно необходимо, я задал один из тех вопросов, который ожидал ответа с того момента, когда он ушел в перезарядку много часов назад.
– Почему ты помогаешь мне?
Прайм молчал, сосредоточившись на проверке моих систем. Мне пришлось дважды повторить вопрос, пока он, наконец, не поднял свою синюю оптику и не посмотрел на меня. – Я знал, что ты не умер. Я не мог бросить тебя, чтобы ты разделил судьбу Кибертрона.
Почему-то у меня было ощущение, что он репетировал этот ответ. Он выглядел слишком... фальшивым. Конечно, это был праймовский ответ, тот, который от него все равно следовало ожидать, но я знал, что это была не настоящая причина. Так как я не знал правильного ответа, я просто фыркнул и снова отвернулся от него. – Тебе не стоило беспокоиться.
Он не ответил. Я и не ожидал от него ответа. Он просто продолжал проверку на внутренний некроз следующие несколько минут, пока не остановился с тяжелым вздохом. Он поднял пушку, прислоненную к стене пещеры, и направился к выходу усталой, шаркающей походкой.
– Куда ты? – я ничего не мог поделать со своим любопытством. В сущности, теперь, когда я очнулся, мне было интересно все на этой планете. Почему мы скрываемся в пещере? Почему Прайм так устал? Почему он ремонтирует меня, а не корабль, чтобы убраться с этой скалы? В таком любопытстве было виновато прошлое исследователя, которым я был миллионы лет назад.
– Энергия, – ответил он, продолжая идти (хотя скорее, волочиться) наружу, – обитателей
этой планеты довольно легко преобразовать в небольшие количества энергии. Ее немного, но достаточно для того, чтобы поддерживать наше функционирование. – Это объясняло его усталость, но не измотанность, особенно сразу после перезарядки.
Надо же, это я – я выразил, хотя бы и не вслух, свое беспокойство насчет него. Я быстро подавил это ощущение. Мне было просто интересно, особенно с тех пор, как он оставил меня в одиночестве, на планете, которая (учитывая тот факт, что он взял оружие) была весьма недружелюбной, всего лишь с половиной корпуса, и я совсем не был уверен, что единственная пушка на моем плече работает. Я хотел спросить об этом, но Прайм уже вышел из пещеры и привалил к входу большой камень, оставляя меня одного во тьме. В кромешной тьме.
Я ненавижу темноту. Я обоснованно ненавижу темноту – большинство десептиконов – не знаю, как автоботы, – могут видеть в темноте, настроив оптику, но мое ночное зрение было выведено из строя, если не совсем разрушено, Мегатроном на Земле. Просто избивать меня, когда я проваливал его планы, уже не помогало, так что ему пришлось искать новые способы ставить меня на место. Я обоснованно подозреваю, что Хук подсказывал ему идеи. Лишив меня возможности видеть в темноте, Мегатрон полюбил запирать меня в комнате, куда не проникало ни луча света, и избивать меня, когда я не видел приближения удара, чтобы приготовиться к нему; или стрелять в меня с произвольным интервалами, чтобы я не ожидал этого; или просто оставлять меня на несколько дней, чтобы я сходил с ума от преждевременного напряжения.
Я мог замереть и не реагировать, когда меня бьют или в меня стреляют, или еще как-то наказывают физически. Но я не мог замереть, когда делали это.
Я знаю, что Прайм должен был оставлять меня, как и сейчас, много раз за последние пять лет – и ничего об этом не думал – а что бы он мог подумать? Великодушный, неиспорченный, самодовольный Оптимус Прайм не мог бы вообразить, какая борьба за власть идет в среде десептиконов. Вряд ли ему удалось бы даже представить те разнообразные наказания, которые у нас в ходу. Кроме того, с его слов, я был без сознания все время, за исключением мимолетных мгновений, когда я приходил в себя на секунду-другую, перед тем как снова отключиться.
Но теперь я был в сознании. Я пробудился среди боли, в кромешной тьме, в незнакомом месте, и последним, что я помню, был разъяренный Мегатрон, явившийся из страны мертвых, чтобы пристрелить меня. К кому-то настолько слабому и привыкшему к наказаниям, как я, быстро приходит тревога. Она приходит еще быстрее тогда, когда тебя пошатывает от таких ужасающих известий: полное уничтожение твоей родной планеты, твое пребывание на грани жизни и смерти, с половиной корпуса в результате того самого балансирования на грани; со смертельным врагом, который мог бы покончить с тобой в мгновение ока, в качестве няньки, оказавшись заброшенным на планету в неизвестном секторе галактики, оставленный один в кромешной тьме пещеры пока тот, кто о тебе заботится, явно охотится на враждебные формы местной жизни.
Оставшийся воздухозаборник на правой стороне груди взвизгнул, когда я попытался охладить свои перегретые системы, заставив меня дернуться так резко, что я почти упал. Я уже паниковал, и мне это совсем не нравилось. Отключение оптики не могло помочь, потому что я и так был в темноте. Я даже не понимал, за что цепляется моя рука, пока я не нашел в стене пещеры подходящий камень, на который можно было опереться. По крайней мере, я больше не упаду сразу, даже когда моя турбина начнет подвывать от непредусмотренного способа использования.
Я услышал выстрелы лазера. Определенно, я услышал это. Теперь я понимаю, что стрельба значила лишь то, что Прайм нашел то, что искал, но тогда это напомнило мне о Земле и комнате пыток Мегатрона. К тому времени, я уже совершенно не понимал, где я, и мне казалось, что на самом деле я находился там, на Земле. Скрежет моей собственной ноги, в попытке найти точку опоры на полу пещеры показался мне шорохом панелей, открывающих стены комнаты пыток, чтобы нацелить на меня лазеры, пока Мегатрон смеялся над моей паникой из безопасности комнаты управления.
Я услышал еще один выстрел, и не смог сдержать крик ужаса, я отчаянно пытался слиться со стеной сзади, моя поврежденная сторона вспыхнула болью от нечаянного движения. Это снова подтвердило мои галлюцинации, и теперь я был уверен, что я снова в той комнате, и в меня выстрелил лазер на стене. Я опять закричал, и оторвал руку от камня на стене, в попытке защитить свою уязвимую сторону, но движение в сочетании с болью вызвало новую волну головокружения, и я упал на поврежденный бок.
Праймус, это больно. Очень долгое время, все, что я мог чувствовать – это боль, и я уверен, что мои рывки и конвульсии ничуть не помогали. Несколько раз я пытался встать или хотя бы лечь на другую сторону, и, в конце концов, ухитрился перекатиться через спину к входу в пещеру, но я уже был за гранью разума. Я кричал до тех пор, пока не заболела гортань, каждый раз, когда я слышал выстрел, огненная боль прокатывалась вверх и вниз по левой стороне. От крика даже заболели аудиосенсоры, но я не мог остановиться – на самом деле, я кричал Мегатрону, умоляя его остановиться, выпрашивая пощаду так же, как много десятилетий назад.
Галлюцинация и паника дошли до такой степени, что я не заметил, как свет наполнил пещеру, когда отодвинули валун, закрывающий вход. Среди собственного крика, я услышал свое имя, и почувствовал большую, сильную руку, которая попыталась усадить меня, вопреки моим ударам, – и я набросился на нее в ответ, ужаснувшись, что здесь Мегатрон, который снова будет пытать меня. Кажется, мне даже удалось оторвать что-то у нападавшего, до того как мощные руки обвили меня и защитили от дальнейших движений. Но это сделало только хуже. Я пнул своего мучителя так сильно, как только мог одной ногой, а моя рука была прижата к корпусу напротив его мощной груди.
Что-то закоротилось в моей гортани, и я перестал кричать только потому, что больше не мог говорить. Это было единственной причиной того, что я начал успокаиваться, потому что я услышал его голос, нашептывающий в мои аудиосенсоры. Глубокое облегчение накрыло меня – это был голос не Мегатрона. Этот голос был... глубже, заботливый и спокойный. Через туманное восприятие доходили слова:
– ..се хорошо, Старскрим, ты в безопасности... успокойся...
Я почувствовал себя слабым, задыхающимся, и тупо уставился на стену пещеры. Не на стену той чудовищной комнаты, а на ржаво-красный камень. Моя голова устало прислонилось не к белой груди с фиолетовым знаком, а к красной раме с треснувшим стеклом. Мягкий синий свет отражался от моей кабины, отражение одинокой, заботливой синей оптики, не двойной красной, наполненной ненавистью и издевкой.
Прайм держал меня еще долго, даже когда я перестал бороться. Одна его рука убаюкивала мою спину, пока я свернулся на его коленях, а другая очень осторожно вынимала острые камни из моей разрушенной стороны – они попали туда, пока я метался. Ему удавалось убирать их, не делая больнее, чем уже было – это изумило меня. Когда он убрал последний, его свободная рука осторожно ударила меня по лицу, потому что я продолжал бессмысленно смотреть на стену. Это был тупой жест, типичный для автоботов – он должен был вызывать у меня отвращение, но тогда он понравился мне – потому что был таким легким, нежным прикосновением, чем-то, чего я никогда не чувствовал с Мегатроном. Он не задавал никаких вопросов; все равно я не мог ответить на них еще не восстановившимся вокодером. Кроме того, я кричал о Мегатроне – он мог кое о чем догадаться, хотя я подозреваю, что он вспомнил, как Мегатрон пытался меня убить.
Наконец он снова прислонил меня к стене пещеры, как раньше, его движения были короткими и осторожными, как будто он боялся, что я тресну пополам. Учитывая то, как я должен был выглядеть, я был не уверен, что этого не произойдет. Он усадил меня напротив входа в пещеру, лицом к свету. Вряд ли я сказал бы это, даже если бы мог говорить, но я был благодарен. Свет был утешительным, после того "случая", и я мог видеть, как он вернулся к входу, чтобы забрать свою пушку и несколько трупов, которые я пока не мог разглядеть. Еще я увидел, что часть, наклонная часть его антенны была оторвана. Я знал, что это сделал я, и мне было стыдно за это; ну, немного.
Так как моему голосу требовалось время, чтобы восстановиться, я просто смотрел, как Прайм втаскивает странных существ, которых он убил. Они были похожи на змей с остроконечными мордами, которые разделялись на шесть отдельных клиньев, и длинный, острый язык высовывался из этих шести зубастых челюстей. По сравнению с нами, они были небольшими – вряд ли длиннее моей ноги, и до середины бедра Прайму.
Он сел передо мной слева, напротив стены – там, где перезаряжался недавно. Тогда я наконец-то заметил крошечное устройство рядом с ним – устройство, в котором я опознал преобразователь энергона. Он был очень мал, и предназначен для использования лишь во время критических ситуаций, так как он мог создавать и заполнять всего один куб энергона за раз, и это занимало около часа. Кроме того, он мог использовать только физическую материю или сырую энергию вроде электричества. Больший преобразователь мог бы работать на солнечной или термальной энергии, но этот – нет.
Прайм открутил голову одной из этих змееподобных тварей, выливая ее черную кровь в маленький куб, приготовленный конвертером. Он убедился, что вылил все до капли, перед тем, как разорвать тварь пополам вдоль и собрать ее внутренности, добавляя их в мерзкую смесь внутри куба. Она была грязной и пахла отвратительно, но нищие не выбирают. Он выбросил то, что осталось от змеи, из пещеры, и щелкнул переключателем устройства, чтобы оно начало перерабатывать материю в энергон. Когда конвертер был загружен, он устало склонил голову к каменной стене и позволил себе почти отключиться, чтобы сэкономить собственную энергию, которой, кажется, осталось опасно мало. Мое нападение определенно не пошло ему на пользу.
Энергоконвертер подал сигнал о завершении, выхватывая Прайма из полубессознательного состояния. Он достал сияющий куб величиной с ладонь, и начал изготовление нового, откладывая этот в сторону. Когда следующий куб был заполнен и процесс преобразования начался, он неловко поднялся и побрел ко мне, держа единственный готовый куб.
Я просто уставился на него. Десептикон во мне никогда не сказал бы этого, но это было таким шокирующим жестом, это просто сбивало с толку.
– Ты сошел с ума? – прохрипел я, мой вокодер восстановился не до конца. – Тебе нужно намного больше, чем мне. – Судя по виду, он был на грани отключения, и его работающая оптика мигала. Я, правда, не был уверен, услышал ли он меня, и на мгновение мне показалось, что он отключается, когда он опустился на колени рядом со мной. – Прайм?
То, как я сказал его имя, вернуло его в сознание. Или пробудило его.
– Только тебе больно, – ответил он тем глубоким голосом, который заставил мою открытую моторку вибрировать. – Я просто устал. А ты можешь быть опустошен после того, через что ты только что прошел.
Ах, Прайм. Я знаю, что он хотел спросить, что за шлак случился, но он никогда не начал бы разговор первым, чтобы не лезть в мою личную жизнь – это же автоботы.
– Я не люблю темноту, – мне пришлось признаться в этом. Я не хотел оставаться один, в темноте, второй раз, и я знал, что он снова оставит меня, если не поймет. А еще я знал, что если он уйдет, я снова запаникую, как в этот раз. Так что я хотел, чтобы он перестал пялиться на меня, как будто у меня выросла вторая голова.
– Это... все из-за темноты?
Я ответил вспышкой гнева и изо всех сил надулся, защищаясь и сердясь. – Ты не понимаешь, – отрезал я. И как бы он мог понять? Умилительно благородные автоботы не смогли бы уяснить, как именно непокорность соотносится с наказанием, а то и с физической или психологической пыткой. Конечно, Мегатрону не приходилось применять подобные меры к кому-то, кроме меня. Я говорю, что другие не были такими честолюбивыми, как я, хотя я уверен, что они (в особенности Тандеркрекер), сказали бы, что я скорее туп, чем честолюбив. Я не виноват в том, что Мегатрон просто отказался умирать.
– Может быть, и нет, – сказал Прайм. – Но я бы хотел попробовать, если ты хочешь поговорить об этом.
Он все еще держал рядом со мной этот энергокуб, спокойно ожидая, когда я возьму его. Такое глупое самопожертвование. Я бы взял куб, если бы он был мне нужен, но если я приму его сейчас, когда он мне не нужен, он просто вызовет головокружение, если не легкое опьянение. В других обстоятельствах, оно могло бы мне понравиться, но я не хотел рисковать падением, чтобы не собрать еще больше камней во все еще трепещущий бок.
– Не пытайся заниматься со мной психоанализом, автобот – прорычал я, высказывая всю глубину своего презрения к нему. – Я не нуждаюсь в твоем неуместном и никчемном сочувствии, и не хочу его. – Я снова откинулся на камень за спиной, и притворился, что выключаюсь, притушив оптику для убедительности, но оставался достаточно активен для того, чтобы с любопытством смотреть на него.
Не могу сказать, огорчило его или нет то, что я отшвырнул куб ему в лицо. Но я могу сказать, что он вздохнул с некоторым облегчением, потому что у него теперь было два куба вместо одного, и это было очень интересно. В конце концов, лидер автоботов мог быть эгоистом.
Он отвернулся от меня и достал второй куб из конвертера, спокойно подготовив третий и снова включая конвертер. Потом он посмотрел вниз на два готовых куба, и быстро разделался с ними, с жадностью поглощая их через маску. Мне всегда было интересно, как кто-нибудь вроде его или Уилджека это делает. Каждый раз, когда я видел, как Саундвейв принимает энергон, он проходил через маску, как если бы ее и не было – очевидно, то же самое делал и Прайм. Я предполагаю, что у него должен быть настоящий рот за маской, хотя может, и нет. Может, эти маски сделаны из совсем другого материала, чем другие части наших корпусов, так что в случае крайней необходимости энергон можно принимать прямо в битве.
Во мне говорил чрезвычайно любопытный исследователь. Как быстро вернулся этот исследователь, когда я потерял возможность калечить других.
Пока Прайм не заметил, что я на него смотрю, я не мог помочь, но заметил что-то, что снова укололо мое любопытство. Сразу после приема энергона его руки задрожали, и я понял, что это не просто так, потому что даже прием энергии показывал его проблемы. Дрожь истощения обычно сосредотачивалась в плечах и шее, и заставляла пальцы подергиваться, а не дрожать. Нет, эти его судороги были вызваны чем-то другим.
– Дай мне посмотреть, – прохрипел я, перед тем, как он успел сожрать последний готовый куб. Я почти посмеялся над очень бледным выражением разочарования, которое промелькнуло на его лице, но он ничего не сказал, принося куб ко мне, как и первый. Я посмотрел, но не принял его, а рассмотрел и просканировал. Это один из тех случаев, когда опыт ученого в прошлой жизни был полезен.
Не стану отрицать того, что я был обеспокоен результатами сканирования. В кубе был самый грязный, отвратительный и, возможно, разъедающий энергон из всего, что я когда-либо видел. Это почти нельзя было назвать энергоном, но это им было. И уж точно оно было весьма нездоровым. В нем плавали микробы и различные токсины, и когда я повернул его в руке, я увидел разрывы в контрольном мерцании энергона – его пересекали черные полосы. Так как у меня не было медицинского образования, я не знал, чем это грозит, и что это может сделать с Праймом, но я знал достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего от него можно не ждать.
– Это отрава, – сказал я. Его виноватый вид подсказал, что он был в курсе, что только идиот продолжал бы заряжаться этим.
– Это все, что тут есть, – согласился он. – Мне он не нравится, но тут больше нет ничего, что можно было бы использовать. Мы оба погибли бы без энергона.
– Скажи, сколько этого шлака ты влил в меня? – потребовал я. Я и без того был не в лучшей форме, а он поил меня отравой!
– Очень немного, – он попробовал убедить меня. – Пока ты не очнулся, ты не нуждался в нем. – Это вызывало облегчение, но мне не нравилась мысль о том, что он влил в меня хоть куб этой отравы. Пять лет заправки этим? Неудивительно, что у него была дрожь.
– Тут должно быть что-то еще, что ты мог бы убить. У меня получилось сердитое брюзжание, и я до сих пор не уверен, хотел я этого или нет. – В органических мирах не может существовать только один вид. – Я сделал пинающее движение оставшейся ногой в сторону змееподобных тварей, хотя они были слишком далеко, чтобы я действительно смог пнуть их. Я знал, что они были причиной токсинов, отравляющих энергон – даже самый лучший энергоконвертер не смог бы очистить такой энергон, как этот. Он просто не содержал соединений нужного класса, которые необходимы, чтобы действительно заправить нас.
Прайм устало отмахнулся: – Тут ничего нет. В этом месте ничего нет.
– Тогда поищи в другом месте!
– Я не могу. – Он перевел взгляд с меня на выход из пещеры. – Эти существа едят все. Органическое и неорганическое. – Чтобы подчеркнуть это, он поднял левую руку и показал мне недостающую пластину, окруженную следами клыков. Он не закончил мысль, но это было и не нужно, я понял, о чем он. Если они могли есть буквально все, то надо мной ярко светилась неоновая табличка "приходи и съешь меня".
Что совсем не значило, что мне нравится нуждаться в защите.
– У меня еще осталась одна пушка, и кассетные бомбы. Я не совершенно беспомощен. – Он явно не собирался называть мои слова ложью, вместо этого поощряя меня видом, не отличающимся от того, как выглядел Мегатрон, когда я его особенно возмущал. Меня бы позабавило это сходство, если бы он не раздражал меня так сильно. Поняв, что он не собирается двигаться с места, я спросил кое-что другое, еще более важное:
– Почему мы сидим на заднице в этих пещерах? Почему ты не починил корабль, а не меня?
– Его съели змеи.
Мне стало немного дурно, даже несмотря на то, что у меня не было желудка. Я, правда, не хотел верить, что мы точно застряли на этой грязной, жуткой планете, с плотоядными змеями, которые могут есть все на свете, но все идеи, которые я подавал ему, были тут же отброшены. Я подозреваю, что из того, что он автобот, еще не следует автоматически того, что он идиот – он был Праймом не потому, что равнялся по тупости с Мегатроном. Конечно же, за последние пять лет он уже обдумал все, о чем я его спрашивал.
– Ты собираешься это есть? – Мои мысли оборвались, и я заметил, что он смотрит на отравленный куб в моей руке. Я посмотрел на него с отвращением, и отдал ему куб. Пусть он разрушает себя, какое мне дело. Конечно, я понимал необходимость, и у него на самом деле не было другого выбора, кроме того, чтобы забрать себе мою энергию – но Прайм никогда не сделал бы этого; Мегатрон – да, но не Прайм.
Вместо того чтобы смотреть, как он травится, когда он забрал мой куб и достал новый из конвертера, я снова прислонил голову и притушил оптику – теперь для того, чтобы и вправду отдохнуть. Я не нуждался в этом, но полусон все равно был лучше, чем видеть, как опустился Великий и Могучий вождь автоботов.
===========================================
Часть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]
Пейринг: Старскрим/Оптимус Прайм
Вселенная: G1
Автор: nkfloofiepoof. Перевод: firrior Вычитка: Мечтательный Дракон
Рейтинг: R
Предупреждение: агнст
Комментарий: перевод непрофессиональный, 2-3% текста утеряно в творческих муках. Разрешение у автора получено. Оригинал www.fanfiction.net/s/3843690
читать дальшеЧасть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]
===========================================
– Ты ведь ничего не помнишь?
Этот вопрос все еще ставил меня в тупик, даже через несколько земных часов после того, как был задан. Как ни печально, но в моей памяти был провал – с того момента, как меня атаковали и до пробуждения несколько часов назад. Мне хотелось думать, что пустота в блоках памяти вызвана неотступающей болью и чувством отстраненности от самого себя, но боль постепенно уходила, а память все не возвращалась. Кажется, это было безнадежно.
Он был в перезарядке, – слева от меня, у противоположной стены, но я не мог перевести на него взгляд – ведь это означало увидеть изуродованную левую половину собственного корпуса. К сожалению, здесь было больше не на что смотреть, кроме него и того места, где когда-то были моя левая рука и нога. Мы находились в пещере – темный, ржаво-красный цвет напоминал мне о Френзи. Крошечная точка света в ста метрах от нас, обозначавшая вход в пещеру, была единственным просветом среди тусклых теней. По-видимому, мы были здесь... очень долго. Вспоминая то, что, как мне сказали, я потерял, я не мог справиться с дрожью...
Если бы я поверил в то, что он мне говорил – по правде говоря, у меня не было особого выбора, – то прошло более двадцати земных лет после того, как на меня напали во время коронации на Кибертроне. Я не знаю точно, кто это был – но кто бы это мог быть, кроме Мегатрона? Однако нападавший выглядел совсем по-другому, а жизнь Мегатрона висела на волоске, когда я вышвырнул его из Астротрейна. Я могу только догадываться о том, что с ним случилось, и почему он выжил. Все произошло слишком быстро, я не особо запомнил, как выглядел нападавший, но лицо у него было как у Мегатрона.
Больше я не помню ничего. Все, что я знаю – то, что мне рассказали. Мегатрону не удалось разорвать меня на кусочки, но он оторвал мне левую руку, крыло и ногу, и еще порядочный кусок корпуса с левой стороны. Похоже, что я ушел в режим аварийного энергосбережения, чтобы сохранить жизнь – видимо, поэтому я и не помню, чем закончилось то нападение. Неудивительно, что никто не обратил внимания, что я еще не умер и не обеспокоился тем, чтобы помочь мне – в конце концов, мы, десептиконы, эгоисты. Мы похожи на стаю земных волков: следуем за сильнейшим, безжалостны к ослабевшим, и сделаем что угодно, чтобы забраться повыше. И мне это, правда, нравится. Это делает жизнь соревнованием. Но я никогда не думал, что Мегатрон так упрямо откажется умирать и все же помешает мне занять его место. Даже парализованный и брошенный на произвол судьбы, он все равно вернулся и втоптал меня туда, где я нахожусь сейчас.
В конце концов, я заставил себя посмотреть вниз, еще раз оценивая весьма непрофессиональный ремонт своей все еще раскрытой ходовой части. Видимо, принимая во внимание ситуацию, это лучшее, что он мог сделать, но я все равно думаю, что он должен был бы быть опытнее по части ремонта. Привычка полагаться на Рэтчета и Уилджека в этих вопросах притупила его навыки, если они когда-то были.
Учитывая то, как глубоко распространились повреждения, мне невероятно повезло, что лицо осталось целым. Левого воздухозаборника на груди не было, и кабина была расчерчена трещинами. Ниже левого плеча не было ничего. И даже мне пришлось признать, что он выполнил впечатляющую работу по отключению болевых рецепторов. Теперь я испытывал всего лишь тупую боль, и я был благодарен за это – хотя никогда не сказал бы "спасибо" вслух, особенно ему.
Он тоже был в плохой форме после всего этого – красная рама треснула, ветровик разбит, одна антенна выгнулась назад, и я подозревал, что у него работает лишь половина оптики, но это сложно сказать наверняка в темной пещере.
Пещера... Ни я, ни он не знали, где именно в галактике она находится. Как он сказал, пять лет назад мы совершили здесь аварийную посадку на разбитом корабле, том же самом, на котором мы сбежали с Кибертрона. Спасательные шлюпки не рассчитаны на такое длительное использование, так что удивительно, что она вообще выдержала столько, несмотря на то, что пассажиров было лишь двое.
Мысль о том, что Кибертрона больше нет, все еще ужасала. Я не смог бы поверить в причудливую историю, которую он мне рассказал, но... Автоботы никогда не лгут, а он в особенности. Как бы сомнительно это ни звучало, но это должно быть правдой. Планета, которая пожирала другие планеты... кажется, он называл ее Юникроном. Кибертрон стал его последней жертвой – планета, на которой мы с Мегатроном сражались последние миллионы лет, чтобы возродить ее былую славу; планета, которой я мечтал править, исчезла, была стерта с лица галактики. Когда я наконец-то понял и смирился с этим, я перестал отказываться от ремонта. Во всем этом... просто больше не было смысла.
По сути, больше ни в чем не было смысла. Почему он все еще пытался отремонтировать меня при помощи того, что было, почему он продолжал сидеть здесь и отказывался умирать вместе с нашей планетой?.. Я не мог понять. Надежда – это не то, к чему привыкли десептиконы даже в лучших обстоятельствах, да и на что было надеяться? Что в галактике остались другие выжившие? А он хотя бы понимал, насколько велика галактика? В чем смысл полагаться на что-то столь хрупкое и неуловимое, как надежда?
Я хотел задать ему эти вопросы до того, но он сидел, ничего не сознавая. Он провалился в обессиленную перезарядку почти сразу после того, как объяснил мне, что я пропустил за последние десятилетия. После разрушения Кибертрона я пропустил не так уж и много. Он нашел мой корпус во время паники на Кибертроне. Когда напал Юникрон, он был вдали от других автоботов. Он взял спасательную капсулу, чтобы улететь с моим корпусом, и попробовал следовать за эвакуирующимися кораблями, когда Кибертрон пропал в недрах Юникрона, но Юникрон попытался поглотить и нас, и другие корабли. В то время он думал лишь о том, как спастись, так что он не узнал, проглочены ли были остальные корабли, или им удалось улететь. Изначально он держал курс на Землю, но потом, подозреваю, у него началась паранойя – он стал опасаться, что Юникрон последует за нами и поглотит Землю. Так что мы срывались то на одно, то на другое место в Галактике, до тех пор, пока он окончательно не убедился, что за нами не следуют, а потом... ну, достаточно сказать, что мы заблудились. Этот корабль предназначался для эвакуации на небольшие расстояния, а не для межзвездных путешествий. На нем отсутствовали надежные звездные карты, так что не было никаких предположений, где именно в галактике мы находимся, или как далеко мы от Земли, или любой знакомой планеты с известной цивилизацией.
Во время нашего бегства, он делал, что мог для того, чтобы поддерживать мое состояние стабильным, хоть и не мог починить меня. Он сказал, что я то приходил в сознание, то терял его, на протяжении долгих лет он заботился обо мне, вот почему он спросил меня таким обвиняющим тоном: "Ты ведь ничего не помнишь?".
Хорошо, возможно я преувеличил насчет обвинения, но он точно казался весьма обиженным, что я не помню, как он боролся за мою жизнь. Я бы тоже обиделся, если бы я провел больше двадцати лет в заботах о сломанном корпусе своего злейшего врага, и все это только затем, чтобы он попробовал выцарапать мою оптику, когда, наконец, очнулся, и начал меня ругать.
Скайварп всегда говорил, что мне нужно пересмотреть свои взгляды на жизнь.
– Тебе нужен отдых, – прошуршал его голос слева, отвлекая меня от раздумий.
– Я спал достаточно, Прайм. – Ответил я не глядя. Я слышал, как он встал, и слишком медленно подошел ко мне, он едва передвигал ноги от истощения, даже несмотря на несколько часов зарядки. Он присел на колени рядом со мной – немного неуклюже, мне пришлось бороться с порывом отдернуться от него. Тот Оптимус Прайм, с которым я сражался так долго, никогда не показал бы подобную слабость – даже такой наполовину функционирующей куче шлака, как я. Но я все равно сжался, когда он отодвинул меня от стены в сторону, придерживая меня рукой поперек груди, чтобы посмотреть, что случилось с левой частью моей спины. Я ненавидел себя за это – но не мог не цепляться за его руку уцелевшей рукой, это движение накрыло меня волной головокружения, и я боялся упасть. Он пробормотал извинения, но продолжил осмотр, тыкая в разорванные куски рамы и треснувшие обрубки на месте крыльев.
– Омертвение снова остановилось, – сказал Прайм, отломив хрупкий осколок, который рассыпался как пыль в его руке. Это было то, что раньше называлось моим вторым крылом – странный... гниющий стержень в ране, нанесенной Мегатроном. Прайм боролся с этим добрую часть первых десяти лет, которые мы убегали от Юникрона, и, похоже, тогда от моего корпуса оставалось больше, чем сейчас. Кромки недостающих частей моего корпуса превратились в прах, и коррозия медленно распространялось, пытаясь превратить меня в пыль. Она прошла через всю спину, чтобы поглотить и правое крыло, пока он не остановил ее. Я не знаю, как – он не говорил мне, и это не было важно.
– Снова? – спросил я, наконец посмотрев на него. Мое подозрение оказалось верным – его левый оптический элемент был темным, неработающим. Он не выглядела треснувшим или сломанным, так что оставалось предположить, что это было внутреннее повреждение.
– Это снова пыталось начаться несколько дней назад, – сказал он, и уложил меня обратно. – Я должен задержать это до того, как оно сильно повредит тебя. Я скорчился, когда почувствовал его пальцы, ощупывающие мои беззащитные системы, хоть и знал, что это просто проверка, и я в безопасности. Я все равно с трудом выносил это ощущение, и я ударил его здоровой рукой, когда почувствовал, что он подбирается к моей кабине ближе, чем это меня бы устроило. Помогло бы это или нет, но я не хотел, чтобы он так приближался к камере искры. Он ничего не сказал, хоть ему и пришлось поддержать меня, чтобы я не упал – потому что движение выбило меня из равновесия и вызвало новый приступ головокружения.
Как только я снова смог нормально видеть и был удовлетворен тем, что он держал руки при себе, кроме тех случаев, когда это было действительно необходимо, я задал один из тех вопросов, который ожидал ответа с того момента, когда он ушел в перезарядку много часов назад.
– Почему ты помогаешь мне?
Прайм молчал, сосредоточившись на проверке моих систем. Мне пришлось дважды повторить вопрос, пока он, наконец, не поднял свою синюю оптику и не посмотрел на меня. – Я знал, что ты не умер. Я не мог бросить тебя, чтобы ты разделил судьбу Кибертрона.
Почему-то у меня было ощущение, что он репетировал этот ответ. Он выглядел слишком... фальшивым. Конечно, это был праймовский ответ, тот, который от него все равно следовало ожидать, но я знал, что это была не настоящая причина. Так как я не знал правильного ответа, я просто фыркнул и снова отвернулся от него. – Тебе не стоило беспокоиться.
Он не ответил. Я и не ожидал от него ответа. Он просто продолжал проверку на внутренний некроз следующие несколько минут, пока не остановился с тяжелым вздохом. Он поднял пушку, прислоненную к стене пещеры, и направился к выходу усталой, шаркающей походкой.
– Куда ты? – я ничего не мог поделать со своим любопытством. В сущности, теперь, когда я очнулся, мне было интересно все на этой планете. Почему мы скрываемся в пещере? Почему Прайм так устал? Почему он ремонтирует меня, а не корабль, чтобы убраться с этой скалы? В таком любопытстве было виновато прошлое исследователя, которым я был миллионы лет назад.
– Энергия, – ответил он, продолжая идти (хотя скорее, волочиться) наружу, – обитателей
этой планеты довольно легко преобразовать в небольшие количества энергии. Ее немного, но достаточно для того, чтобы поддерживать наше функционирование. – Это объясняло его усталость, но не измотанность, особенно сразу после перезарядки.
Надо же, это я – я выразил, хотя бы и не вслух, свое беспокойство насчет него. Я быстро подавил это ощущение. Мне было просто интересно, особенно с тех пор, как он оставил меня в одиночестве, на планете, которая (учитывая тот факт, что он взял оружие) была весьма недружелюбной, всего лишь с половиной корпуса, и я совсем не был уверен, что единственная пушка на моем плече работает. Я хотел спросить об этом, но Прайм уже вышел из пещеры и привалил к входу большой камень, оставляя меня одного во тьме. В кромешной тьме.
Я ненавижу темноту. Я обоснованно ненавижу темноту – большинство десептиконов – не знаю, как автоботы, – могут видеть в темноте, настроив оптику, но мое ночное зрение было выведено из строя, если не совсем разрушено, Мегатроном на Земле. Просто избивать меня, когда я проваливал его планы, уже не помогало, так что ему пришлось искать новые способы ставить меня на место. Я обоснованно подозреваю, что Хук подсказывал ему идеи. Лишив меня возможности видеть в темноте, Мегатрон полюбил запирать меня в комнате, куда не проникало ни луча света, и избивать меня, когда я не видел приближения удара, чтобы приготовиться к нему; или стрелять в меня с произвольным интервалами, чтобы я не ожидал этого; или просто оставлять меня на несколько дней, чтобы я сходил с ума от преждевременного напряжения.
Я мог замереть и не реагировать, когда меня бьют или в меня стреляют, или еще как-то наказывают физически. Но я не мог замереть, когда делали это.
Я знаю, что Прайм должен был оставлять меня, как и сейчас, много раз за последние пять лет – и ничего об этом не думал – а что бы он мог подумать? Великодушный, неиспорченный, самодовольный Оптимус Прайм не мог бы вообразить, какая борьба за власть идет в среде десептиконов. Вряд ли ему удалось бы даже представить те разнообразные наказания, которые у нас в ходу. Кроме того, с его слов, я был без сознания все время, за исключением мимолетных мгновений, когда я приходил в себя на секунду-другую, перед тем как снова отключиться.
Но теперь я был в сознании. Я пробудился среди боли, в кромешной тьме, в незнакомом месте, и последним, что я помню, был разъяренный Мегатрон, явившийся из страны мертвых, чтобы пристрелить меня. К кому-то настолько слабому и привыкшему к наказаниям, как я, быстро приходит тревога. Она приходит еще быстрее тогда, когда тебя пошатывает от таких ужасающих известий: полное уничтожение твоей родной планеты, твое пребывание на грани жизни и смерти, с половиной корпуса в результате того самого балансирования на грани; со смертельным врагом, который мог бы покончить с тобой в мгновение ока, в качестве няньки, оказавшись заброшенным на планету в неизвестном секторе галактики, оставленный один в кромешной тьме пещеры пока тот, кто о тебе заботится, явно охотится на враждебные формы местной жизни.
Оставшийся воздухозаборник на правой стороне груди взвизгнул, когда я попытался охладить свои перегретые системы, заставив меня дернуться так резко, что я почти упал. Я уже паниковал, и мне это совсем не нравилось. Отключение оптики не могло помочь, потому что я и так был в темноте. Я даже не понимал, за что цепляется моя рука, пока я не нашел в стене пещеры подходящий камень, на который можно было опереться. По крайней мере, я больше не упаду сразу, даже когда моя турбина начнет подвывать от непредусмотренного способа использования.
Я услышал выстрелы лазера. Определенно, я услышал это. Теперь я понимаю, что стрельба значила лишь то, что Прайм нашел то, что искал, но тогда это напомнило мне о Земле и комнате пыток Мегатрона. К тому времени, я уже совершенно не понимал, где я, и мне казалось, что на самом деле я находился там, на Земле. Скрежет моей собственной ноги, в попытке найти точку опоры на полу пещеры показался мне шорохом панелей, открывающих стены комнаты пыток, чтобы нацелить на меня лазеры, пока Мегатрон смеялся над моей паникой из безопасности комнаты управления.
Я услышал еще один выстрел, и не смог сдержать крик ужаса, я отчаянно пытался слиться со стеной сзади, моя поврежденная сторона вспыхнула болью от нечаянного движения. Это снова подтвердило мои галлюцинации, и теперь я был уверен, что я снова в той комнате, и в меня выстрелил лазер на стене. Я опять закричал, и оторвал руку от камня на стене, в попытке защитить свою уязвимую сторону, но движение в сочетании с болью вызвало новую волну головокружения, и я упал на поврежденный бок.
Праймус, это больно. Очень долгое время, все, что я мог чувствовать – это боль, и я уверен, что мои рывки и конвульсии ничуть не помогали. Несколько раз я пытался встать или хотя бы лечь на другую сторону, и, в конце концов, ухитрился перекатиться через спину к входу в пещеру, но я уже был за гранью разума. Я кричал до тех пор, пока не заболела гортань, каждый раз, когда я слышал выстрел, огненная боль прокатывалась вверх и вниз по левой стороне. От крика даже заболели аудиосенсоры, но я не мог остановиться – на самом деле, я кричал Мегатрону, умоляя его остановиться, выпрашивая пощаду так же, как много десятилетий назад.
Галлюцинация и паника дошли до такой степени, что я не заметил, как свет наполнил пещеру, когда отодвинули валун, закрывающий вход. Среди собственного крика, я услышал свое имя, и почувствовал большую, сильную руку, которая попыталась усадить меня, вопреки моим ударам, – и я набросился на нее в ответ, ужаснувшись, что здесь Мегатрон, который снова будет пытать меня. Кажется, мне даже удалось оторвать что-то у нападавшего, до того как мощные руки обвили меня и защитили от дальнейших движений. Но это сделало только хуже. Я пнул своего мучителя так сильно, как только мог одной ногой, а моя рука была прижата к корпусу напротив его мощной груди.
Что-то закоротилось в моей гортани, и я перестал кричать только потому, что больше не мог говорить. Это было единственной причиной того, что я начал успокаиваться, потому что я услышал его голос, нашептывающий в мои аудиосенсоры. Глубокое облегчение накрыло меня – это был голос не Мегатрона. Этот голос был... глубже, заботливый и спокойный. Через туманное восприятие доходили слова:
– ..се хорошо, Старскрим, ты в безопасности... успокойся...
Я почувствовал себя слабым, задыхающимся, и тупо уставился на стену пещеры. Не на стену той чудовищной комнаты, а на ржаво-красный камень. Моя голова устало прислонилось не к белой груди с фиолетовым знаком, а к красной раме с треснувшим стеклом. Мягкий синий свет отражался от моей кабины, отражение одинокой, заботливой синей оптики, не двойной красной, наполненной ненавистью и издевкой.
Прайм держал меня еще долго, даже когда я перестал бороться. Одна его рука убаюкивала мою спину, пока я свернулся на его коленях, а другая очень осторожно вынимала острые камни из моей разрушенной стороны – они попали туда, пока я метался. Ему удавалось убирать их, не делая больнее, чем уже было – это изумило меня. Когда он убрал последний, его свободная рука осторожно ударила меня по лицу, потому что я продолжал бессмысленно смотреть на стену. Это был тупой жест, типичный для автоботов – он должен был вызывать у меня отвращение, но тогда он понравился мне – потому что был таким легким, нежным прикосновением, чем-то, чего я никогда не чувствовал с Мегатроном. Он не задавал никаких вопросов; все равно я не мог ответить на них еще не восстановившимся вокодером. Кроме того, я кричал о Мегатроне – он мог кое о чем догадаться, хотя я подозреваю, что он вспомнил, как Мегатрон пытался меня убить.
Наконец он снова прислонил меня к стене пещеры, как раньше, его движения были короткими и осторожными, как будто он боялся, что я тресну пополам. Учитывая то, как я должен был выглядеть, я был не уверен, что этого не произойдет. Он усадил меня напротив входа в пещеру, лицом к свету. Вряд ли я сказал бы это, даже если бы мог говорить, но я был благодарен. Свет был утешительным, после того "случая", и я мог видеть, как он вернулся к входу, чтобы забрать свою пушку и несколько трупов, которые я пока не мог разглядеть. Еще я увидел, что часть, наклонная часть его антенны была оторвана. Я знал, что это сделал я, и мне было стыдно за это; ну, немного.
Так как моему голосу требовалось время, чтобы восстановиться, я просто смотрел, как Прайм втаскивает странных существ, которых он убил. Они были похожи на змей с остроконечными мордами, которые разделялись на шесть отдельных клиньев, и длинный, острый язык высовывался из этих шести зубастых челюстей. По сравнению с нами, они были небольшими – вряд ли длиннее моей ноги, и до середины бедра Прайму.
Он сел передо мной слева, напротив стены – там, где перезаряжался недавно. Тогда я наконец-то заметил крошечное устройство рядом с ним – устройство, в котором я опознал преобразователь энергона. Он был очень мал, и предназначен для использования лишь во время критических ситуаций, так как он мог создавать и заполнять всего один куб энергона за раз, и это занимало около часа. Кроме того, он мог использовать только физическую материю или сырую энергию вроде электричества. Больший преобразователь мог бы работать на солнечной или термальной энергии, но этот – нет.
Прайм открутил голову одной из этих змееподобных тварей, выливая ее черную кровь в маленький куб, приготовленный конвертером. Он убедился, что вылил все до капли, перед тем, как разорвать тварь пополам вдоль и собрать ее внутренности, добавляя их в мерзкую смесь внутри куба. Она была грязной и пахла отвратительно, но нищие не выбирают. Он выбросил то, что осталось от змеи, из пещеры, и щелкнул переключателем устройства, чтобы оно начало перерабатывать материю в энергон. Когда конвертер был загружен, он устало склонил голову к каменной стене и позволил себе почти отключиться, чтобы сэкономить собственную энергию, которой, кажется, осталось опасно мало. Мое нападение определенно не пошло ему на пользу.
Энергоконвертер подал сигнал о завершении, выхватывая Прайма из полубессознательного состояния. Он достал сияющий куб величиной с ладонь, и начал изготовление нового, откладывая этот в сторону. Когда следующий куб был заполнен и процесс преобразования начался, он неловко поднялся и побрел ко мне, держа единственный готовый куб.
Я просто уставился на него. Десептикон во мне никогда не сказал бы этого, но это было таким шокирующим жестом, это просто сбивало с толку.
– Ты сошел с ума? – прохрипел я, мой вокодер восстановился не до конца. – Тебе нужно намного больше, чем мне. – Судя по виду, он был на грани отключения, и его работающая оптика мигала. Я, правда, не был уверен, услышал ли он меня, и на мгновение мне показалось, что он отключается, когда он опустился на колени рядом со мной. – Прайм?
То, как я сказал его имя, вернуло его в сознание. Или пробудило его.
– Только тебе больно, – ответил он тем глубоким голосом, который заставил мою открытую моторку вибрировать. – Я просто устал. А ты можешь быть опустошен после того, через что ты только что прошел.
Ах, Прайм. Я знаю, что он хотел спросить, что за шлак случился, но он никогда не начал бы разговор первым, чтобы не лезть в мою личную жизнь – это же автоботы.
– Я не люблю темноту, – мне пришлось признаться в этом. Я не хотел оставаться один, в темноте, второй раз, и я знал, что он снова оставит меня, если не поймет. А еще я знал, что если он уйдет, я снова запаникую, как в этот раз. Так что я хотел, чтобы он перестал пялиться на меня, как будто у меня выросла вторая голова.
– Это... все из-за темноты?
Я ответил вспышкой гнева и изо всех сил надулся, защищаясь и сердясь. – Ты не понимаешь, – отрезал я. И как бы он мог понять? Умилительно благородные автоботы не смогли бы уяснить, как именно непокорность соотносится с наказанием, а то и с физической или психологической пыткой. Конечно, Мегатрону не приходилось применять подобные меры к кому-то, кроме меня. Я говорю, что другие не были такими честолюбивыми, как я, хотя я уверен, что они (в особенности Тандеркрекер), сказали бы, что я скорее туп, чем честолюбив. Я не виноват в том, что Мегатрон просто отказался умирать.
– Может быть, и нет, – сказал Прайм. – Но я бы хотел попробовать, если ты хочешь поговорить об этом.
Он все еще держал рядом со мной этот энергокуб, спокойно ожидая, когда я возьму его. Такое глупое самопожертвование. Я бы взял куб, если бы он был мне нужен, но если я приму его сейчас, когда он мне не нужен, он просто вызовет головокружение, если не легкое опьянение. В других обстоятельствах, оно могло бы мне понравиться, но я не хотел рисковать падением, чтобы не собрать еще больше камней во все еще трепещущий бок.
– Не пытайся заниматься со мной психоанализом, автобот – прорычал я, высказывая всю глубину своего презрения к нему. – Я не нуждаюсь в твоем неуместном и никчемном сочувствии, и не хочу его. – Я снова откинулся на камень за спиной, и притворился, что выключаюсь, притушив оптику для убедительности, но оставался достаточно активен для того, чтобы с любопытством смотреть на него.
Не могу сказать, огорчило его или нет то, что я отшвырнул куб ему в лицо. Но я могу сказать, что он вздохнул с некоторым облегчением, потому что у него теперь было два куба вместо одного, и это было очень интересно. В конце концов, лидер автоботов мог быть эгоистом.
Он отвернулся от меня и достал второй куб из конвертера, спокойно подготовив третий и снова включая конвертер. Потом он посмотрел вниз на два готовых куба, и быстро разделался с ними, с жадностью поглощая их через маску. Мне всегда было интересно, как кто-нибудь вроде его или Уилджека это делает. Каждый раз, когда я видел, как Саундвейв принимает энергон, он проходил через маску, как если бы ее и не было – очевидно, то же самое делал и Прайм. Я предполагаю, что у него должен быть настоящий рот за маской, хотя может, и нет. Может, эти маски сделаны из совсем другого материала, чем другие части наших корпусов, так что в случае крайней необходимости энергон можно принимать прямо в битве.
Во мне говорил чрезвычайно любопытный исследователь. Как быстро вернулся этот исследователь, когда я потерял возможность калечить других.
Пока Прайм не заметил, что я на него смотрю, я не мог помочь, но заметил что-то, что снова укололо мое любопытство. Сразу после приема энергона его руки задрожали, и я понял, что это не просто так, потому что даже прием энергии показывал его проблемы. Дрожь истощения обычно сосредотачивалась в плечах и шее, и заставляла пальцы подергиваться, а не дрожать. Нет, эти его судороги были вызваны чем-то другим.
– Дай мне посмотреть, – прохрипел я, перед тем, как он успел сожрать последний готовый куб. Я почти посмеялся над очень бледным выражением разочарования, которое промелькнуло на его лице, но он ничего не сказал, принося куб ко мне, как и первый. Я посмотрел, но не принял его, а рассмотрел и просканировал. Это один из тех случаев, когда опыт ученого в прошлой жизни был полезен.
Не стану отрицать того, что я был обеспокоен результатами сканирования. В кубе был самый грязный, отвратительный и, возможно, разъедающий энергон из всего, что я когда-либо видел. Это почти нельзя было назвать энергоном, но это им было. И уж точно оно было весьма нездоровым. В нем плавали микробы и различные токсины, и когда я повернул его в руке, я увидел разрывы в контрольном мерцании энергона – его пересекали черные полосы. Так как у меня не было медицинского образования, я не знал, чем это грозит, и что это может сделать с Праймом, но я знал достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего от него можно не ждать.
– Это отрава, – сказал я. Его виноватый вид подсказал, что он был в курсе, что только идиот продолжал бы заряжаться этим.
– Это все, что тут есть, – согласился он. – Мне он не нравится, но тут больше нет ничего, что можно было бы использовать. Мы оба погибли бы без энергона.
– Скажи, сколько этого шлака ты влил в меня? – потребовал я. Я и без того был не в лучшей форме, а он поил меня отравой!
– Очень немного, – он попробовал убедить меня. – Пока ты не очнулся, ты не нуждался в нем. – Это вызывало облегчение, но мне не нравилась мысль о том, что он влил в меня хоть куб этой отравы. Пять лет заправки этим? Неудивительно, что у него была дрожь.
– Тут должно быть что-то еще, что ты мог бы убить. У меня получилось сердитое брюзжание, и я до сих пор не уверен, хотел я этого или нет. – В органических мирах не может существовать только один вид. – Я сделал пинающее движение оставшейся ногой в сторону змееподобных тварей, хотя они были слишком далеко, чтобы я действительно смог пнуть их. Я знал, что они были причиной токсинов, отравляющих энергон – даже самый лучший энергоконвертер не смог бы очистить такой энергон, как этот. Он просто не содержал соединений нужного класса, которые необходимы, чтобы действительно заправить нас.
Прайм устало отмахнулся: – Тут ничего нет. В этом месте ничего нет.
– Тогда поищи в другом месте!
– Я не могу. – Он перевел взгляд с меня на выход из пещеры. – Эти существа едят все. Органическое и неорганическое. – Чтобы подчеркнуть это, он поднял левую руку и показал мне недостающую пластину, окруженную следами клыков. Он не закончил мысль, но это было и не нужно, я понял, о чем он. Если они могли есть буквально все, то надо мной ярко светилась неоновая табличка "приходи и съешь меня".
Что совсем не значило, что мне нравится нуждаться в защите.
– У меня еще осталась одна пушка, и кассетные бомбы. Я не совершенно беспомощен. – Он явно не собирался называть мои слова ложью, вместо этого поощряя меня видом, не отличающимся от того, как выглядел Мегатрон, когда я его особенно возмущал. Меня бы позабавило это сходство, если бы он не раздражал меня так сильно. Поняв, что он не собирается двигаться с места, я спросил кое-что другое, еще более важное:
– Почему мы сидим на заднице в этих пещерах? Почему ты не починил корабль, а не меня?
– Его съели змеи.
Мне стало немного дурно, даже несмотря на то, что у меня не было желудка. Я, правда, не хотел верить, что мы точно застряли на этой грязной, жуткой планете, с плотоядными змеями, которые могут есть все на свете, но все идеи, которые я подавал ему, были тут же отброшены. Я подозреваю, что из того, что он автобот, еще не следует автоматически того, что он идиот – он был Праймом не потому, что равнялся по тупости с Мегатроном. Конечно же, за последние пять лет он уже обдумал все, о чем я его спрашивал.
– Ты собираешься это есть? – Мои мысли оборвались, и я заметил, что он смотрит на отравленный куб в моей руке. Я посмотрел на него с отвращением, и отдал ему куб. Пусть он разрушает себя, какое мне дело. Конечно, я понимал необходимость, и у него на самом деле не было другого выбора, кроме того, чтобы забрать себе мою энергию – но Прайм никогда не сделал бы этого; Мегатрон – да, но не Прайм.
Вместо того чтобы смотреть, как он травится, когда он забрал мой куб и достал новый из конвертера, я снова прислонил голову и притушил оптику – теперь для того, чтобы и вправду отдохнуть. Я не нуждался в этом, но полусон все равно был лучше, чем видеть, как опустился Великий и Могучий вождь автоботов.
===========================================
Часть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]
@темы: ненавижу темноту, фанфик-перевод
-
-
25.03.2009 в 21:22попадаются и элементарные очепяти.(А хороший бета-ридер всё же никогда не повредит).
Do go on, please
-
-
26.03.2009 в 03:25И всё равно изнутри жжёт вера в хэппи-энд, хотя и подозреваю, что напрасно
-
-
26.03.2009 в 04:16-
-
26.03.2009 в 04:18-
-
26.03.2009 в 04:26-
-
28.03.2009 в 04:53Вот и у меня так же... Логической составляющей я вижу текст со стороны, но переживаю его перипетии Искрой.
Фик интригует, но вот почему-то не пугает. Очень интересно что будет дальше. Я безумный оптимист, но мне кажется со временем жизнь наладится.