"Ненавижу темноту", автор nkfloofiepoof. Пер. с англ. Часть 3 из 8.

[Firrior]

Название: "Ненавижу темноту" (в оригинале "Hate the Dark")
Пейринг: Старскрим/Оптимус Прайм
Вселенная: G1
Автор: nkfloofiepoof. Перевод: firrior Вычитка: Just_War
Рейтинг: R
Предупреждение: агнст
Комментарий: перевод непрофессиональный, 2-3% текста утеряно в творческих муках. Разрешение у автора получено. Если вы считаете перевод плохим - читайте, пожалуйста, оригинал - www.fanfiction.net/s/3843690/

Часть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]
===========================================
Меня мучила ужасная пульсирующая головная боль – как будто Рамбл долбил отбойниками по черепной коробке; и стоило мне хоть чуть-чуть шевельнуть головой, боль распространялась вниз по шее и в руку до самых пальцев. Боль была настолько сильной, что превосходила даже фантомные импульсы от отсутствующей части корпуса, и это никуда не годилось. Не обязательно быть медиком, чтобы понять, что это тревожный знак.

Мне был нужен энергон, токсичный или нет.

Прайм разместился в своем укрытии слева от меня, его голова склонилась набок – он перезаряжался. Интересно, не обустроил ли он там себе уютное местечко, потому что именно туда он садился каждый раз, когда возвращался с охоты – все те три недели, которые прошли с моего пробуждения. Место, на котором устроился я, я считал своим. После той панической атаки три недели назад, я боялся двигаться, чтобы снова не всадить камни в изуродованный бок.

Головная боль усилилась, и я пришел к выводу, что пора что-нибудь предпринять.

Нет, я не собирался заправляться той отравой, которой заправлялся Прайм. Этот вариант я оставил на самый крайний случай. Сначала я должен увидеть, что это за планета – я должен выглянуть наружу, понравится это ему или нет. Шлак с ним и его паранойей. Я ученый – и если кто-то из нас найдет другой выход из положения, то это буду я.

Конечно, где-то в глубине души я был, эммм... благодарен ему за заботу, как и за то, что он задержался на Кибертроне, чтобы забрать меня с собой. В конце концов, тот же Мегатрон даже не оглянулся посмотреть, что со мной случилось. Он не уделил мне даже взгляда – а ведь именно из-за него я поврежден так серьезно. Мне было прекрасно известно, какие слухи ходили среди десептиконов – а может быть, даже среди автоботов, о наших отношениях с Мегатроном, и я с радостью подтвержу – это всего лишь слухи. Одна мысль об этом вызывала у меня отвращение. Конечно, ходили еще слухи обо мне и Скайварпе или Тандеркрекере. Гораздо более правдоподобные – чтобы не сказать, притягательные – но это были тоже всего лишь слухи. Был еще один слух – весьма забавный, кстати, – поговаривали, что я был шлюхой всей десептиконской армии. Удивительно, но единственный, с кем меня не связывали слухи, на самом деле и был моим избранником.

Конечно, Прайм тоже слышал эти разговоры. Я бы, скорее, поразился, если бы они до него не дошли. Уверен, автоботы с презрением относятся к таким низменным вещам, поскольку ведут себя они великодушно и непорочно до омерзения. Мне повезло, что слухи начались уже после того, как я дослужился до звания заместителя командира. Даже десептиконы смотрят сверху вниз на тех, кто выслуживается собственным корпусом. Я предполагаю, что эти слухи распускали, чтобы мне досадить, но поскольку я уже добрался до наивысшей возможной должности, и никто, кроме Мегатрона, не мог бы доставить мне неприятностей, то меня это не беспокоило. В конце концов, это всего лишь сплетни – правда, некоторые трансформеры верят всему, что слышат. Например, такие наивные, как Прайм.

И все же, несмотря на это, несмотря на то, что мы сражались миллионы лет, он спас меня. Тысячи десептиконов бросили меня, даже не побеспокоившись убедиться, мертв я или нет. Один автобот остался. Какая мучительная ирония.

Тем не менее, я устал от него – его забота была чрезмерной, как и его паранойя. Он даже отказался перенести меня к входу в пещеру, и не позволил выглянуть наружу – хотя вход всегда был широко открыт, Прайм закрывал его только когда уходил охотиться. Возможно, он был открыт только потому, что Прайм был здесь и мог убить змей, если бы они попробовали вползти сюда, но все равно. Мне пора взять все в свои руки.

Точнее, руку.

Я осторожно перевернулся на правую сторону, съеживаясь от усилившейся головной боли. Тем не менее, я пока мог ее переносить, и, глядя на то, как мой корпус лежал относительно пола, я обретал уверенность в себе. У меня действительно могло получиться.

Это было изматывающее занятие, но мне удалось протащить свой корпус по полу, цепляясь оставшейся рукой и ногой за камни и выбоины, подтягиваясь и отталкиваясь ногой, чтобы уменьшить нагрузку на плечо. Я процарапал бок, но на фоне всего остального, это было скорее досадной неприятностью. Головная боль была такая, что мне казалось, что сильнее она стать уже не может. Почти час ушел на то, чтобы добраться из глубины пещеры к выходу, и учитывая то, как сильно я шумел, было удивительно, что Прайм не очнулся. Либо он был совершенно, в полном смысле этого слова, измотан, либо он всегда так крепко спал.

Как бы то ни было, но я смог наконец-то дотащиться до входа в пещеру, перекатиться на спину и высунуть голову наружу, чтобы впервые взглянуть в небо этой планеты.

Вид сине-зеленого неба напомнил об одном вопросе, который интересовал меня последние две недели. Почему здесь всегда светит солнце? Я ни разу не видел наступления ночи. Поначалу я списывал это на то, что, должно быть, темнело, когда я был в перезарядке, но через три недели я понял: нет, здесь просто не было ночи. Так могло было бы быть, если бы планета не вращалась. Но поскольку вращение необходимо для образования атмосферы, жизнь бы на подобной планете не зародилась. Змей бы не было – так что должно было быть другое объяснение.

Объяснение медленно закатывалось напротив меня – два солнца. Красное и желтое. Не то чтобы это было очень необычно, на свете есть много двойных звездных систем. Если солнца достаточно малы, или находятся на достаточном удалении, и планетарная атмосфера хорошо защищает поверхность от радиации и жара, то на планетах двойных звездных систем может существовать жизнь. Но, все равно, что-то не давало мне покоя, что-то, связанное именно с этими двумя солнцами.

Тупая боль в уставшем плече отступила, я подтянулся, выбрался из пещеры и встал на ногу, опираясь на камни у выхода. У меня это получилось, хотя при этом мне пришлось прислониться к каменной стене, оставляя израненную сторону незащищенной и открытой окружающему миру.

Камни, такие же ржаво-красные, как и сама пещера, простирались до самого горизонта. Поверхность планеты была достаточно плоской, за исключением нескольких трещин в земле, в которых, по-видимому, и прятались от солнца змеи. Я увидел маленькие витки скрученного, пожеванного металла, торчавшие над некоторыми валунами – все, что осталось от нашего корабля. Прайм не преувеличивал, когда сказал, что змеи его сожрали.

Мелкий ручей тек неподалеку, возможно, он не был иссушен солнцами лишь потому, что пролегал в тени скал, и солнечные лучи прикасались к нему лишь на несколько минут. Для змей это было хорошо, но нам вода в качестве источника энергии не годилась. И я уже понял, что красный камень в этом плане был тоже бесполезен.

Я оглянулся на солнца, постепенно садившиеся за горизонт, и почувствовал укол страха. Тут было что-то не так. Что-то очень не так.

Я посмотрел вверх на каменную стену, и с радостью заметил, что пещера располагалась очень близко к вершине скалистого обрыва. Там было много выступающих камней, по которым, невзирая на мое состояние, я мог бы забраться вверх, и хотя бы приподнять голову над вершиной. Правда, из-за пульсирующей боли в голове я был не уверен, хватит ли мне сил для этой попытки.

Но, делать нечего, я должен попытаться. Включая турбину в ноге, чтобы ускорить подъем, я начал длительное, болезненное и трудное продвижение по неровному склону. Это заняло целый цикл, и к тому времени, когда я почти дошел, я был уже в агонии. Я исцарапал больную сторону о камни, и рука, нога и вся правая сторона покрылись беспорядочной сетью порезов от камней, за которые приходилось хвататься и подтягиваться – они оказались острее, чем мне казалось раньше. Я почти достиг цели; я мог бы быть кем угодно, но только не тем, кто бросает начатое на полпути.

Только краешек солнца оставался над горизонтом, когда я наконец добрался до вершины скалы. Мне пришлось на минуту отдохнуть из-за предупреждающих сообщений, замелькавших перед оптикой. Если бы я остался в пещере, как послушный маленький калека, мне бы хватило энергии еще на неделю, но я сжег ее всю, чтобы добраться до верха этой забытой Праймусом горы. Я услышал, как Прайм внизу в панике выкрикивает мое имя – кажется, он только что проснулся и обнаружил, что меня нет. Однако я уже добрался до цели, так что мне осталось лишь поднять голову, чтобы выполнить намеченное, пусть даже Прайм в поисках меня, уже карабкался снизу, из пещеры. Мне, наконец, удалось приподняться, чтобы посмотреть на ландшафт по другую сторону горы, и то, что я там увидел, меня не порадовало.

Я и сам не знал, что ожидал увидеть. Другая сторона выглядела точно так же – за исключением того, что она не была ровной. Вершины скал торчали в небо как пальцы, собранные в группы по пять-восемь, по всему ландшафту. Они казались пустотелыми, и на сторонах и верхушке каждой зияли дыры. На какую-то астросекунду я задумался, почему они полые, и что может скрываться внутри. Только на астросекунду – потому что потом я заметил еще одну проблему.

Передо мной вставало яркое голубое солнце, а за мной – садились белое и желтое. Неудивительно, что здесь не было ночи. Вместе с голубым солнцем вставало что-то еще, и ощущение угрозы усилилось. Во всем этом было что-то очень знакомое. Я не понимал, что именно, пока не оглянулся через плечо на красное и желтое солнца, и не увидел, наконец, зловещий свод планетарного кольца, поднимающийся над ними – и тогда я понял.

Я знал это планету.

Я ненавидел эту планету.

Среди всех планет в галактике Прайм выбрал именно эту, чтобы разбиться.

– О нет... – пробормотал я, злясь на себя, и тут же моя голова упала вперед, оптика отключилась и я ушел в оффлайн от недостатка энергии.

Когда я очнулся – спустя почти орн по моему хронометру – я снова был в пещере, лежа на спине и глядя в потолок. Как ни странно, голова больше не болела – а она должна была болеть, учитывая, как мало энергии оставалось у меня перед отключением. Я быстро понял, в чем дело.

Для разнообразия, Прайм расположился на другом месте, ближе к выходу из пещеры, перекрыв вход ногой. Без сомнения, он тут же очнулся бы, попробуй я выбраться из пещеры снова. Кабель тянулся от его груди к моей, и, отходя от системного отключения, я не сразу понял, что он затеял.

Когда я разобрался, я схватил кабель и оторвал его от себя, прекращая связь. Я был не настолько беспомощным. Пусть даже я отключился от перенапряжения, это не значит, что я нуждаюсь в закачивании его энергии. Тупой, самопожертвенный идиот. Мне пришлось приложить большие, чем я рассчитывал, усилия, чтобы снова сесть напротив стены, на прежнее место.

Почувствовав обрыв связи, он поднял – нет, из последних сил повернул голову вверх и посмотрел на меня, его единственный работающий оптосенсор слегка моргал. Одна рука свернула кабель и спрятала его обратно в корпус, а вторая поднесла к губам энергокуб, в попытке восполнить то, что забрал я. Какое-то время он ничего не говорил – может быть, был слишком истощен, или слишком рассержен – или и то, и другое.

Конечно, такой крикун, как я, первым нарушил молчание.

– Приземление на эту планету запрещено, даже в такой древней спасательной капсуле должны были быть системные предупреждения – зарычал я. Он просто уставился на меня, и вряд ли мои слова загнали его в тупик – скорее, он был озадачен, а то и вообще меня не услышал.

– О чем ты говоришь? – прохрипел он, когда, наконец, понял мой вопрос. – Зачем ты это сделал? Я говорил тебе, что это слишком опасно...

– Меня ведь не съели, не так ли? – проворчал я в ответ, качая головой и меняя тему. – Я говорил тебе, что до войны был исследователем и ученым. Я уже бывал на этой планете, и, вернувшись на Кибертрон, оставил четкие инструкции, чтобы на каждую звездную карту вплоть до самой незначительной, были внесены данные: сюда приземляться запрещено. Даже ты должен был бы заметить на компьютерах это предупреждение!

Он вздохнул и пошаркал к своему обычному месту, убедившись, что на этот раз я не собираюсь никуда сбегать.

– О серой планете было еще больше предупреждений, а последняя была газовым гигантом. А до коричневой, которой не были присвоены предупреждения, мы бы не дотянули.

Я чуть было не забыл о серой планете, ей был назначен еще более высокий уровень опасности, и не без причин. И все равно, обе они были ненавистными кучками космического мусора.

– Если ты уже бывал здесь, почему не сказал этого раньше? – спросил он. Я чуть не выругался, ведь именно он не давал мне выглянуть из этой шлаковой пещеры, но потом я вспомнил змей. Он, видимо, решил, что я должен был их запомнить.

– Это было миллионы лет назад, Прайм. Змеи, должно быть, появились за это время. Их не было, когда я составлял карты этой планеты. – Он кивнул и умолк.

Рассерженный и расстроенный, я просто выключил оптику и потер лоб – моя головная боль была теперь вызвана злостью, а не недостатком энергии.

– Кольца, – в конце концов сказал я, удивившись, как спокойно и твердо это прозвучало. Прайм озадаченно посмотрел на меня.

– Как долго кольца газового гиганта висят над горизонтом? Одно над двумя солнцами?

Он молча обдумывал мой вопрос, и я понимал, что ему было интересно, что я намерен делать с ответом. – Почти неделю, – наконец сообщил он, и наклонил голову в ответ на мой тяжелый вздох.

– Через неделю эта планета погрузится в кромешную ночь длиной в год, – сказал я. Он не встревожился. Пока не встревожился.

– Я могу видеть в темноте, даже с одним оптическим элементом.

– Не в этом дело. Змеи – не единственные хищники, если, конечно, те твари, которые убили моего партнера со временем не выпали из пищевой пирамиды. Он впился в меня внимательным, и, кажется, обеспокоенным взглядом. – Здесь были летающие существа, и они выходили наружу только в темноте, потому что любой свет обжигал их. И, как змеи, они могли жрать все.

– Почему ты так уверен насчет темноты? – в моих словах он не сомневался, просто хотел узнать побольше.

– Мы определили, что планеты и солнца каждые несколько лет – по нашей оценке, раз в половину орна – выстраиваются в последовательность. Газовый гигант закрывает красное и желтое солнца, а серая планета – голубое. И наступает полное планетарное затмение, как минимум на год.

После этого надолго повисло молчание. Он пытался осмыслить то, что я ему сказал, а я пытался что-то придумать, уставившись в пол пещеры.

– Не думал, что мне эта планета может нравиться еще меньше, чем раньше...

Мне пришлось усмехнуться – только потому, что это было в точности то, о чем я думал миллионы лет назад, когда был здесь в последний раз. Черный юмор.

– Может быть, у нас получится их использовать, – предложил я. Он обратился в слух, глядя на меня. – Если летающие существа еще не вымерли – я полагаю, змеи это побочная ветвь их развития – у них, должно быть, тоже есть в организме вещества, которые энергоконвертер может превратить в энергон.

– А как насчет токсина в этом энергоне? Если эти существа – родственники, то и у летающих он тоже, наверное, есть

– Нет никаких гарантий. Но, даже если токсин есть, его концентрация может быть ниже. – Прайм кивнул, следуя за моим ходом мыслей; он понял, что я имел в виду – к токсину в меньшей концентрации у нас мог бы выработаться иммунитет. Но энергон, который у нас был, был слишком испорчен.
– Единственная проблема в том, что они опасны. Возможно, даже опаснее, чем змеи. И, поскольку они умеют летать, им пробраться сюда гораздо проще, чем змеям – прийдется все время закрывать вход камнем.

– Проблема еще и в том, что будет темно, – сказал он. Я бы предпочел, чтобы он не обратил на это внимания. Я был рад тому, что он не требовал объяснений, и хотел, чтобы он не поднимал эту тему. – Я могу включать фары в альт-форме, пока я здесь – они требуют не так много энергии, но пока я буду охотиться, света не будет.

– Я переживу, – проворчал я. Определенно, ему все это нравилось не больше, чем мне, но, по правде говоря, у нас не было других вариантов. Даже ему пришлось признать свое поражение.

Минуту спустя он тихонько засмеялся, его смех застал меня врасплох. Что тут смешного? По привычке, я тут же принял это за оскорбление, и немедленно разозлился.
– Что в этом смешного? – потребовал я ответа.

Он ответил через минуту, и в его тоне не было ни злобы, ни снисходительного презрения, как у Мегатрона. – Просто это был самый длинный наш с тобой разговор, – сказал он, снова усмехнувшись.

Это меня удивило. Как потому, что он счел нужным указать на это, так и потому, что это было правдой. Разговоры никогда не были популярным времяпрепровождением у десептиконов, и уж точно не разговоры ради разговоров. Конечно, некоторые болтали все время – не иначе, потому что им нравился звук собственного голоса. Спроси у любого десептикона – и он сказал бы, что я один из них, но это было ложью. Вопреки распространенному мнению, я презирал собственный голос. Я внутренне сжимался каждый раз, когда слышал себя – много раз я задумывался о том, чтобы сменить голосовой процессор на более благозвучный. Я почти решился – на Кибертроне, до войны, но Скайфайр меня отговорил, сказав, что это слишком сильно меня изменит.

Прайм был прав – раньше мы никогда не разговаривали, разве что обменивались оскорблениями и боевыми возгласами, и даже после того, как я очнулся от стазиса, я все время держал рот на замке, скорее по привычке, чем намереваясь его задеть. Я мало с кем говорил, кроме Мегатрона, Скайварпа и Тандеркрекера. Может быть, я говорил бы с Саундвейвом, но этого не требовалось – в конце концов, эта сволочь могла читать мои мысли. Я подумал, что Прайм был гораздо более разговорчивым, чем я.

– Извини, наверное, мне не следовало говорить этого, да? – сказал он после некоторого молчания.

Похоже, я не ошибся.

– Я... не вел бесед, – неохотно признал я. Если честно, я бы не назвал наш разговор беседой. Скорее, стратегическим совещанием.

– Как и я, в общем-то, – признал он. – Я не поощрял разговоры во время работы, чтобы не отвлекаться, и я провел так множество циклов. Но в свободные дни мне было приятно с кем-нибудь поговорить. – Он отвернулся, его голос стих и оптика померкла. Наверное, он думал о Кибертроне. Сложно было о нем не думать, хотя мои утраты были не так велики, как его. Я расстался лишь со Скайварпом и Тандеркрекером, но они были уже мертвы, когда покинули Астротрейн – а он потерял всю армию автоботов.

Я тоже отвернулся, изучая каменную стену – возможно, в миллионный раз с тех пор, как вышел из стазиса.
– Я не знал, – что еще я мог сказать? Разве я не говорил, что я плохой собеседник? Кажется, он не собирался возвращаться к этой теме, одиноко глядя вдаль, – наверное, предаваясь воспоминаниям. Наблюдая за ним, я понял, почему он с такой параноидальной настойчивостью пытался удержать меня в этой Праймусом забытой пещере, как можно дальше от змей и других опасностей, подстерегающих снаружи.

Он боялся остаться один.

В этих обстоятельствах, затерянный на комке грязи, по ошибке называющемся планетой, окруженный острозубыми чудовищами, которые могли жрать буквально все, и без надежды на спасение, я бы тоже вряд ли порадовался перспективе навсегда остаться одному. Хотя сам я любил уединение и часто проводил время, погрузившись в раздумья в своей секции – или на гаупвахте, в зависимости от настроения Мегатрона, только изредка пересекаясь с кем-то еще, за исключением разве что Скайварпа и Тандеркрекера, когда они приглашали меня на свои маленькие "вечеринки". И задолго до этого, когда еще был ученым, я проводил в одиночестве бессчетные циклы, и только Скайфайр наведывался ко мне, чтобы узнать о ходе моих многочисленных экспериментов. Я просто не уживался с другими.

Прайм не привык к этому. От него все время кто-то зависел – так же, как и я не все время был таким беспомощным. Как десептикон, я смеялся над его боязнью одиночества. Но как ученый, я не мог его упрекнуть. Может быть, в другой жизни, я чувствовал бы себя также, как он. Беспокоящая мысль – но небезынтересная.

Ну все, хватит. Мне нужно подумать о чем-нибудь другом.

– Иди сюда, – прохрипел я, заставив его посмотреть на меня испуганно и озадаченно. Он пополз ко мне – такой же наивный и доверчивый, как обычно. Когда он оказался слева от меня, я махнул рукой. – Повернись. – И снова он послушно и не задавая вопросов, сделал, как я сказал, хоть и выглядел при этом весьма озадаченным. Да уж, если бы он знал.

Как жаль, он и не догадывался. Поэтому у меня была отличная возможность схватить его за голову и припечатать левой стороной шлема о каменную стену.

Его испуганный, страдальческий стон, эхом отразившийся от стен пещеры почти заставил меня рассмеяться. Почти. Я рассмеялся, только когда услышал грязные кибертронские проклятия, которыми он осыпал меня, отползая назад и придерживаясь за левую сторону головы. Я никак не ожидал от него такой брани – теми фразами, которые он выдал, он мог бы даже Дирджа заставить остановиться и уставиться в точку. Допустим, я этого заслуживал...

– Это еще за что? – спросил он с яростью.

– Меня это раздражало, – спокойно ответил я, наградив его усмешкой. Я усмехнулся еще шире, когда он несколько раз моргнул и испуганно вздрогнул, поняв, что снова может видеть левым оптическим элементом. – Красота требует жертв, как говорят твои любимые люди.

– Ты бы мог меня предупредить, – угрюмый Оптимус Прайм очень, очень занятный тип, я больше не мог сдерживаться и снова засмеялся. Я смеялся до тех пор, пока не разболелась разорванная сторона. Чем больше он дулся, тем больше я смеялся, пока боль не стала нестерпимой, и тогда я постепенно умолк, несколько раз хихикнув в стиле Скайварпа, перед тем как окончательно обрести некое подобие спокойствия.

Обиженный взгляд, которым он меня одарил, почти заставил меня рассмеяться снова.

– Что? – защищаясь, переспросил я, притворяясь обиженным его неблагодарностью. Это получилось бы меня намного лучше, если бы мне удалось стереть с лица усмешку. – Ты бы предпочел неизвестно сколько времени оставаться только с одним работающим оптосенсором?

– С таким же успехом ты мог сделать еще хуже!

– Да неужели? – я ничего не мог поделать с хихиканьем.

Явно придя к выводу, что я не чувствую абсолютно никакой вины, он скрестил руки на груди и отвернулся, все еще обижаясь.
– Откуда ты знал, что это поможет?

Я вытянул ногу в попытке усесться поудобнее.
– Когда получаешь по голове почти ежедневно, начинаешь понимать, какие части и как именно сдвигаются внутри тебя, если удар сделан с нужной силой и под нужным углом, – закончив, я нахмурился. Вообще-то, я не собирался этого говорить, и я передернулся, когда понял, что он перестал дуться и теперь смотрел на меня с выражением, неприятно похожим на жалость.

Я не хотел его жалости.

Я сказал ему это, и он уставился на собственные колени. Мои слова не произвели тот эффект, на который я рассчитывал – его жалость только увеличилась.
– А что бы ты делал с непокорным подчиненным, который пытается свергнуть тебя при каждом удобном случае? – вопросил я. Его жалость докучала мне, я в ней не нуждался, и не хотел ее.

Он задумался на мгновение, вместо того, чтобы бросить мне в лицо тот факт, что я, так или иначе, сам напрашивался. Какая-то часть меня хотела, чтобы он это сказал, хотела, чтобы он перестал быть таким... отвратительно хорошим. У каждого есть пороки, и я знал, что у него тоже они есть. Никто не совершенен.

– Я бы... наверное, дал ему показать себя, и если он действительно лучше, чем я... – наконец-то ответил он, его интонация была тяжелой, и его голос умолк. Ему никогда раньше не приходилось думать о чем-то подобном. Все автоботы следовали за ним так слепо.

– Тогда ты такой же лишенный воображения и скучный тип, как о тебе говорят, – поддел я его. – Ты бы не стал сражаться, чтобы защитить свое положение?

На этот раз, настала его очередь защищаться.
– Я тоже не всегда был солдатом, Старскрим. Я не был ни ученым, ни исследователем, ни кем таким выдающимся. До того, как я стал Праймом, я был простым рабочим в доках, обычным трансформером, с обычной работой и обычным именем. Порой, я хотел бы снова стать им, и забыть про всю эту бессмысленную войну. Так что нет, я не стал бы отстаивать свое положение. Я сражался не из-за власти, а потому, что был должен, потому что не хотел, чтобы другие загубили свои жизни.

Ладно, я сам напросился.

Я все еще пытался придумать ответ, когда он продолжил.
– Мегатрон хочет власти и больше ему ничего не нужно, и я подозреваю, что это передается всем десептиконам... разве это не то, чего они хотят?

Настала моя очередь защищаться:
– В каком-то смысле – да, но ты забываешь, что мы стремимся к одним и тем же целям – просто идем к ним разными путями. Автоботы – дипломатией, десептиконы – военной силой. Мегатрон стал так одержим победой над тобой и автоботами, что война превратилась в вашу личную вендетту вместо того, чтобы служить тому, чему она должна была служить – восстановлению Кибертрона в его прежнем блеске! – я остановился. Я мог бы читать наставления бесконечно, но... в этом больше не было смысла, верно? Кибертрон стал грудой осколков. Никакое количество энергона теперь не сможет его восстановить.
– И этот спор лишен смысла – констатировал я, снова откидываясь к стене и давая своему раздражению выйти через вентиляцию.

– Не хочется признавать, но ты прав, – вздохнул он и откинул голову назад, глядя на потолок пещеры. – Даже когда Кибертрона больше нет, Мегатрон будет продолжать войну ... пока не убьет меня или не погибнет сам.

– Теперь уже все равно. Посмотри, где мы сейчас. Скорей всего, здесь мы и будем оставаться, пока не отключимся навсегда.
Выражение боли на его лице подсказывало, что он хочет поспорить с этим, хочет верить в эту хрупкую автоботскую идею, которую они называют надеждой, но даже ему пришлось признать, что я прав в пессимизме, и он лишь обманывает себя, не допуская реальность в свои мысли.

– Теоретически, – сказал он через некоторое время, заставив меня вздрогнуть от неожиданности, потому что я уже почти ушел в перезарядку, – теоретически, если бы нас нашли... если бы нас спасли... – он сделал паузу, формулируя следующий вопрос, – ты вернулся бы к прежнему порядку вещей?

Это была не лучшая формулировка вопроса, но я знал, что он имеет в виду, и долго обдумывал это. Первым пунктом в моих планах, после восстановления корпуса, конечно же, было отомстить Мегатрону за то, что он обрек меня на то положение, в котором я пребывал последнюю четверть орна. А что потом? Я понятия не имел. Без Кибертрона сражения с автоботами потеряли всякий смысл, пусть даже знаки никогда не сойдутся во взглядах. Скорее всего, мы бы разлетелись в разные стороны, нашли себе новые планеты, и назвали их домом. Автотрон и Десептитрон – эта мысль чуть не заставила меня рассмеяться. Но все равно, большинство десептиконов останутся такими же, как и раньше – транжирами, жадным до власти волками. Я считаю, что мы протянули вместе столько миллионов лет исключительно благодаря упрямству Мегатрона. Конечно, меня тоже не так легко победить, и я, в своих мечтах, предполагал, что возглавлю десептиконов тоже на довольно долгий срок.

Фактически, десептиконов больше нет. Остались разве что случайные шпионы где-нибудь на Земле, но поскольку десептиконы полностью контролировали Кибертрон, большинство их было там. Конечно, Прайму и мне удалось спастись, но нам просто повезло. Как сказал Прайм, Юникрон попытался сожрать каждую спасательную капсулу на десерт. Вряд ли многим, пережившим разрушение Кибертрона, удалось остаться в живых.

Нет, знак десептиконов был практически мертв. А у автоботов остались силы на Земле, силы, с помощью которых можно найти новый дом. Даже если бы это означало тюрьму за военные преступления, это все равно лучше, чем стать мертвецом, или продолжать смертельную войну без шансов на победу. Я честолюбив и жаден, и, возможно, недальновиден – но не глуп.

– Нет, Прайм, – в конце концов ответил я. – Я бы не вернулся.

До конца дня мы больше не сказали друг другу ни слова.

А через неделю тьма накрыла планету.

===========================================

Иллюстрация от  Мечтательный дракон
Часть [1]
Часть [2]
Часть [3]
Часть [4]
Часть [5]
Бонусная глава "Маска Прайма"
Часть [6]
Часть [7]
Часть [8]